Протесты во Франции, вызванные смертью от рук полицейских 17-летнего Наэля М., постепенно сходят на нет.
Однако целый ряд городов страны по-прежнему наводнен полицией. В ночь на среду улицы патрулировали 45 тысяч полицейских. При этом по сообщению Министерства внутренних дел Франции, за минувшую ночь были повреждены восемь зданий, подожжены 202 контейнера и другая уличная инфраструктура, а также сожжены 159 автомобилей.
Всего за время беспорядков полиция арестовала около 3400 человек. Суды работают практически круглосуточно по упрощенной процедуре, которая, как правило, применяется при таких правонарушениях, как нарушения правил дорожного движения или мелкие кражи.
Министр юстиции Эрик Дюпон-Моретти заявил, что с теми, кто устраивал беспорядки, надо разобраться жестко, и призвал прокуроров добиваться тюремного заключения для тех, кого обвиняют в физическом насилии или серьезном вандализме.
Среди арестованных есть фельдшеры, работники ресторанов, заводские рабочие, студенты и безработные. По данным французских властей, до недавних событий у большинства из них ни неприятностей с полицией, ни судимостей не было.
Большинство из арестованных – несовершеннолетние, также как и убитый Наэль: средний возраст арестованных — 17 лет, некоторым — и вовсе только 12. Их дела слушаются в специальных судах, в которых рассмотрение дел идет медленнее, а тюремное заключение считается крайней мерой.
Однако постепенное затухание беспорядков отнюдь не означает, что поляризация французского общества, лежащая в их основе, хоть в какой-то степени уменьшилась.Во многих крупных городах Франциипродолжают существовать настоящие гетто, в которых люди живут без особых надежд на хорошую работу и приличный доход.
Корреспонденты Daily Truth побывали в Нантере, откуда был родом убитый подросток, и Марселе, где беспорядки были особенно буйными, и поговорили с жителями таких районов.
Мурад Шишани, Париж
Я иду по дороге, усеянной остовами сгоревших автомобилей. На обочинах валяются груды искореженного металла, оплавленные дверные ручки и осколки битого стекла.
Куда не посмотри, повсюду видны вещественные доказательства длящихся вот уже неделю беспорядков. Это – Нантер, западный пригород Парижа, который был домом Наэля, 17-летнего подростка, убитого полицией на прошлой неделе.
Его имя написано на стенах черной и красной краской, рядом слова: «Справедливость для Наэля!». Таким образом живущие здесь молодые люди выражают переполняющий их гнев.
Люди, с которыми мы сталкиваемся, явно не доверяют ни полиции, ни СМИ. Какой-то подросток кричит нам, чтобы мы убирались. Он не одинок в своем желании выпроводить нас куда подальше. Другой человек предупреждает нас, чтобы мы были осторожны и что камеры в наших руках превращают нас в мишень.
Практически за углом располагается богатый деловой и жилой район Ла-Дефанс, но для жителей Нантера он с тем же успехом мог бы существовать на другой планете. Убийство Наэля выявило глубокий разлом, разделивший французское общество.
Я буквально чувствую витающее в воздухе напряжение.
«Мы такие же люди, как и они!»
С нами соглашается поговорить молодой мужчина лет 20, но вскоре мимо проходит мужчина постарше и, судя по всему, отбивает у нашего собеседника охоту к дальнейшему разговору. Правда, он не замолкает, но говорит, что не хочет, чтобы мы называли его имя. Мы соглашаемся, что будем называть его Абдулом.
Абдул жил по соседству с Наэлем и признается, что участвовал в протестах. Он говорит, что не хотел прибегать к насилию, но что это – единственный способ привлечь внимание властей.
«Нас не слушают, на нас не обращают внимания. Мирные методы здесь не работают, поэтому мы и прибегаем к насилию, — говорит он. — Они должны понять, что нас переполняет гнев и что с нас хватит… пора уже, наконец, покончить с убийствами невинных людей и расизмом по отношению к нам, темнокожим и арабам!»
«Довольно! Мы такие же люди, как и они», — добавляет он.
«Отторжение и неприятие»
В высотных домах квартала «Пабло Пикассо», где жил Наэль со своей семьей, обитают около 12 тысяч человек, по большей части имеющих арабские или африканские корни.
Он был построен в 1970-х годах, когда население страны росло, и Франции нужно было как-то разместить быстро растущее число мигрантов.
Мы встречаемся с Фатихой Абдуни, общественной активисткой, живущей в одной из многоквартирных башен. «Мы не хотели ни устраивать пожары, ни громить чужую собственность, — говорит она, — Но на нас постоянно давят и нас все время притесняют, и мы очень злы».
52-летняя Фатиха перебралась во Францию из Алжира 20 лет назад. Она говорит, что стала активно бороться за права мигрантов после того, как учителя махнули рукой на ее страдающего от дислексии сына, сказав ей, что «он ни в чем не преуспеет».
«Смерть Наэля стала искрой, воспламенившей наш гнев», — добавляет она.
В том, что произошло, Фатиха винит многолетнюю расовую сегрегацию и практическое отсутствие путей вырваться из городских гетто.
Жители квартала «Пабло Пикассо», с которыми нам удалось поговорить, утверждали, что, раз французское общество их отвергло, то им не остается ничего другого, кроме как зарабатывать чем-то нелегальным, включая и продажу наркотиков.
Мы замечаем человека в маске, охраняющего вход в одну из многоэтажек, другой, на мотоцикле, караулит появление полицейских.
Местные кофейни — центр жизни общины. В них люди открыто говорят о нелегкой жизнь мигрантов.
Мы зашли в одну из них, в северо-восточном пригороде Парижа, Обервилье, который тоже был охвачен недавними беспорядками.
Абдельрезак и Фади нелегально приехали во Францию. У них нет французского гражданства, но они жалуются на аналогичные проблемы.
«Наши права ущемляют потому, что мы – арабы. Расизм повсюду. Французы не хотят нас принимать, но мы не понимаем почему, ведь мы просто приехали сюда работать»,— говорит Абдельрезак.
Он рассказывает, что с ним жестоко обращались в полиции: «Иногда полицейские нападают на нас без причины, задерживают, оскорбляют, а когда мы пытаемся говорить с ними по-французски с нашим акцентом, они даже не пытаются понять, что мы пытаемся сказать».
«Даже арабы, родившиеся здесь и имеющие французские паспорта, разрываются между двумя идентичностями: они не чувствуют себя ни арабами, ни французами, они находятся посередине. Это потерянная идентичность», – добавляет Фади.
Мы передали эти обвинения полиции и получили следующий ответ: «Расизм и дискриминация не относятся к числу ценностей национальной полиции Франции».
Нас предупредили, чтоутверждения об обратном не способствуют снижению напряженности.
Нам сказали, что французская полиция «активно борется» с таким поведением своих сотрудников, которое идет вразрез с принятыми ценностями, и чистит свои ряды, сурово наказывая «исключения», отделяя их от остальных полицейских.
Дженни Хилл, Марсель
Амину было 17 лет, когда сильно обгоревшее тело его брата достали из багажника сгоревшей машины.
«Мой брат, к сожалению, рано пристрастился к наркотикам», — говорит он с бесстрастным лицом, глядя на окружающие нас неряшливые многоэтажки.
Брат Амина до убийства торговал наркотиками в одном из самых печально известных районов Марселя.
Амин, которому сейчас 19, вырос здесь, в квартале «Фрэ-Валлон», обширном и неблагополучном социальном жилом комплексе на севере Марселя. Бандитизм и наркоторговля давно стали здесь обыденностью.
Неподалеку, сидя на бетонной ограде, прохлаждается пара молодых людей. Наркоторговцы открыто делают свой бизнес под палящим послеполуденным солнцем.
Криминал, по словам Амина, соблазнительная перспектива для растущих в квартале детей, у которых нет ни денег, ни каких-либо жизненных перспектив.
«Других вариантов просто нет. Здесь никому не предлагают работу с зарплатами больше минимальной… те, кто здесь живут, работают кассирами в супермаркетах, уборщиками, охранниками. Ни в судьи, ни в юристы, ни в финансисты нас не берут», – говорит он.
Недавние беспорядки его не удивили, несмотря на то, что Марсель пострадал чуть ли не сильнее всех остальных городов. Многие предприятия, в том числе и оружейный магазин, были разграблены, а один 27-летний мужчина – убит.
Пока прокуроры говорят, что он умер от инфаркта, после того как в него попала полицейская резиновая пуля. Но окончательного вердикта еще нет.
«У нас всегда одна и та же неразбериха, одни и те же страдания, и ничего не изменится, — говорит Амин, — поэтому я понимаю гнев молодых людей. Я не оправдываю насилие, но я его понимаю».
Многие французы полны гнева и отчаяния и считают, что государство махнуло на них рукой.
Мы встретили Мадо, женщину средних лет, которая живет в этом квартале, рядом с тем местом, где раньше находилось отделение полиции.
Для многих оно было последней ниточкой, связывающей их с французским государством. Его закрытие символизирует растущее отчуждение между людьми и властью.
«Мы тут живем, как на помойке», — говорит Мадо. — Тут просто опасно. Люди испражняются в лифтах и на лестничных клетках. Для политиков мы ничто. Мы действительно ничто».
Мужчина по имени Мюрад сердито говорит нам, что по всему кварталу шныряют крысы.
«Далеко не у всех людей одинаковые права, —утверждает он. — Политики в СМИ говорят, что людей второго сорта нет, но на самом деле это – вранье».
Но, пожалуй,мало кто понимает насколько глубоки разногласия во французском обществе и насколько серьезны их последствия, нежели Амин.
Теперь он работает над тем, чтобы уберечь детей квартала от криминала, а также поддерживает семьи тех, кто поплатился за этот глубинный раскол своей жизнью.
В прошлом году в Марселе было совершено 31 убийство, связанное с торговлей наркотиками. В этом году их было 23. Две трети жертв были моложе 30 лет.
Французские власти признают, что это — и трагедия, и проблема, которую надо решать.
Два года назад президент Эммануэль Макрон обещал помочь Марселю. Он объявил о плане в 5 млрд евро (5,4 млрд долларов США) по борьбе с преступностью и бедностью.
Незадолго до беспорядков он снова приехал в этот южный портовый город, чтобы подтвердить свои обязательства.
«Все должно двигаться быстрее», — сказал президент Макрон в начале своей трехдневной поездки, в ходе которой он посетил подлежащие восстановлению объекты, в том числе полицейский участок, школу, тюрьму и больницу.
Но Амин, который виделся с ним уже дважды, особых надежд не питает. «Макрон приезжает, чтобы сделать громкие заявления, а не для того, чтобы слушать нас», – говорит он.
Даже мэр Марселя Бенуа Паян признает, что ему необходимо объединить вверенный его заботам город: «Слишком долго наш город был разделен на бедных и небедных людей».
Но, если ранее считалось, что égalité (равенство) является базовой ценностью французского государства, то теперь оно превратилось в почти недостижимую цель.
