“Был невероятный страх, наверное, все летчики боятся того, что придется когда-то катапультироваться”, – рассказывает Дмитрий Шкаревский о своем неудачном 70-м боевом вылете.
Его самолет разбился во время боевого задания. Сейчас пилот проходит медицинскую реабилитацию.
Пока Запад долго затягивал передачу Украине боевых самолетов, пилоты ВСУ делали практически невозможное. На устаревших советских машинах они штурмовали позиции наступавшего противника, и даже сходились с россиянами в воздушных боях.
Эти отчаянные усилия остановили противника и помогли Украине выиграть время.
Украинская служба Politique Media поговорила с летчиком-истребителем Дмитрием Шкаревским о первых днях российского полномасштабного вторжения, охоте на крылатые ракеты и подготовке к полетам на иностранных самолетах.
Война в день отпуска
Когда Дмитрий Шкаревский катапультировался, он успел увидеть, как падает и горит его МиГ-29. Но очень быстро надвигалось новое несчастье: под ногами наползала замерзшая река. Попытки подрулить стропами парашюта уже помочь не могли. Произошло жесткое приземление. Лед выдержал. Но тело пронзила боль.
Дмитрий попробовал подняться – не смог. Вытащил телефон. Перед глазами, пострадавшими от мелких обломков, все расплывалось. Каким-то чудом отправил координаты на аэродром. Новая попытка подняться на ноги оказалась успешной. Он добрался до какого-то дома, где ему открыли испуганные хозяева.
“У этих людей сначала тоже наверное был шок. Они же слышали взрыв. А тут около дома уже стоит кто-то с лицом в крови. И при этом говорит, что он свой, летчик. Это все происходит в четыре утра. Я показал удостоверение офицера Вооруженных сил Украины. Попросил прилечь”, – рассказывает Дмитрий.
Мы разговариваем в Ивано-Франковске, где базируется его бригада тактической авиации. Тут, за сотни километров от линии фронта, обстановка вполне комфортная. “Мой любимый город”, – говорит Дмитрий, хотя сам он родом из Киева.
Больше года назад, в утро, когда у Дмитрия был отпуск, этот любимый город наполнился тревожным ревом самолетов на аэродроме. Потом ему позвонила мама: “Киев бомбят”.
Дмитрий встал с кровати, собрался и поехал на службу.
На аэродроме уже взорвалось несколько российских ракет.
“В первую ночь никто не спал. Шли звонки, нам говорили, что может быть ракеты еще полетят по аэродрому. Мы готовились к выводу наших самолетов из-под удара”.
На следующий день, говорит Дмитрий, он отправился на первый боевой вылет с посадкой на другом оперативном аэродроме.
“Первое наше задание было в Хмельницкой области. Должен был высадиться российский десант на вертолетах. Нас отправили на поиски этого десанта”.
Задание – выжить и бить противника
Украинские самолеты перескакивали с одного аэродрома на другой. Цель – не попасть под ракетные удары. Россия планировала уничтожить украинскую военную авиацию уже в первые дни.
“Разные бригады, самолеты. Штурмовая авиация, истребительная. Истребители Су-27 и наши МиГ-29, Су-24 “бомберы”… Все были вперемешку на разных аэродромах. Это уже потом все более-менее привели в порядок”.
Какие же настроения тогда были у летчиков?
“Паники точно не было. Наверное, у всех был какой-то страх. К такому никак не подготовишься морально”, – говорит Дмитрий.
“Все боялись не только за свою жизнь, но и за жизнь своих близких. Работали. Нужно было освобождать, отбрасывать врага как можно дальше от нас. Никакой растерянности, все получали свое задание и на сто процентов выполняли”.
Дмитрий совершил 69 боевых вылетов, которые завершились успешно. Каждый из них был трудным по-своему. Вступать в воздушный бой с самолетами противника ему не пришлось. Через это испытание в первые дни полномасштабного вторжения прошли летчики с других аэродромов.
Украинские самолеты уступают российским по некоторым тактико-техническим характеристикам. Радиолокация на них устарела, дальность ракет – меньше. По этой причине условия были неравными.
Но российских летчиков подвело чувство, что добыча будет легкой. “Они считали, что спокойно залетят, сядут на наших аэродромах. Но наша ПВО сбила много их самолетов, завязались жестокие воздушные ближние бои”.
Смертельная охота
Россия сделала ставку на свои ракеты. Они регулярно летели с моря и самолетов, преодолевая расстояние в сотни километров.
До вторжения президент России Путин жаловался, что из Украины до Москвы – слишком короткое подлетное время для ракет. Но теперь россияне сами используют эту географическую особенность.
А у Украины подобных ракет даже не было. Она могла лишь сбивать выпущенные врагом.
“Когда охотишься на ракету, захватываешь много меток. А цели могут быть и фальшивыми. Поймать ракету, найти ее – самое трудное. Когда убеждаешься, что впереди действительно цель, держишь связь с штурманом наведения. Он видит ее по своим РЛС. Потом дает разрешение на сбитие”, – рассказывает о своем опыте Дмитрий.
Иногда цель видна непосредственно из кабины.
10 октября летчик принимал участие в отражении одной из особенно массовых российских ракетных атак. Когда он влетел в зону дежурства, визуально выявил одну из ракет. Снизился, сразу полетел за ней, чтобы сбить. Доложил, как требуется. Но пока пришло подтверждение, ракета проскользнула в туман над рекой и исчезла.
Сбивать дроны из реактивного самолета тоже трудно. Их скорость невелика, но чтобы их заметить и поразить ракетой, времени очень мало. Впрочем, летчикам удается поражать и такие цели.
Еще один вид противостояния возникает в борьбе с ПВО противника. И это особенно смертельная игра.
“Пытаемся их уничтожать каждый день. Для этого есть ракеты, которые нам дали западные партнеры: противорадиолокационные AGM-88 HARM. Но во время такого задания и по нам выполняют пуски ракет. В таких случаях меняем направление движения. Падаем на гранично малые высоты с увеличением скорости. Пытаемся маневрировать. Нам подсказывают с земли, в какую сторону ракета летит”.
Для Дмитрия такой момент – один из самых худших: “Самые страшные моменты – это когда передают, что ракета где-то за 20 километров от тебя, 15, 10! Вот этот обратный отсчет. Ты пытаешься все лучше маневрировать, быстрее лететь. Но и ракеты скорость увеличивают, приближаются”.
“Уже готовишься к тому, что или тебя собьют, или все-таки оторвешься от нее. Одна рука на ручке катапультирования, вторую держишь на ручке управления самолета. И когда уже на 5-10 километрах этот отсчет останавливается, то мысленно сам себе говоришь: ну, слава Богу! Пот вытер и дальше начинаешь работать”.
Но не только пилот рискует в это время своей жизнью, его противник – также.
Пока российские РЛС ощупывают небо радиолокаторами, ракета с самолета с большой точностью влетает в источник этого излучения на земле.
“Ты как-то с особенной любовью это делаешь в такой момент”, – говорит Дмитрий.
В ожидании F-16
В ходе безжалостной войны самолетов у Украины становится все меньше. Поэтому ей нужны даже морально устаревшие МиГи от Польши и Словакии.
Западные союзники обещают передать Украине авиатехнику уже несоветского производства. Пока точно неизвестно, будут это американские F-16, штурмовики-истребители F/A-18, или французские “Миражи”. Но боевые пилоты уже готовятся осваивать новую технику.
“Чтобы быстро пересесть на новый тип самолетов, нужно изучить авиационный английский язык. С этим есть проблемы”, – считает Шкаревский.
Научиться летать – это только часть дела. Важно использовать все возможности и оборудование самолета.
“Нам еще не передали самолеты, но мы уже начали готовиться. Наши ребята уже где-то находят какие-то плакаты кабины F-16, чтобы выучить, где какая кнопочка, где что находится”.
Эти машины очень ждут не только в украинском обществе, но и сами летчики. Западные самолеты значительно усилят воздушный компонент вооруженных сил страны.
“Уже не только наша, но и другие бригады закупают тренажеры, готовятся. Нашли уже специальные VR-очки для виртуальных занятий. Изучают на компьютерной программе, что и как включить. И когда скажут: “Фас, погнали!”, то будет уже намного легче. Останется только освоить это все вживую”.
Мотивация украинских летчиков стала одним из важных аргументов в дискуссии на Западе о самолетах для Киева. Несколько месяцев назад двое украинских пилотов с опытом на “МиГах” и “Су” прошли испытания на тренажерах в США. Тестирование показало, что срок обучения на F-16 можно сократить до рекордных четырех месяцев.
На этой войне украинцам все приходится делать настолько быстро, что это можно сравнить разве что с киносюжетом.
Дмитрий любит новый фильм об американских пилотах “Топ Ган”. А Тома Круза в главной роли считает очень правдоподобным. “Все эти сцены в кабине были отсняты в реальном полете. И актеры готовились к этому. Потому что переносить перегрузки – действительно очень трудно”.
По словам Дмитрия, некоторые украинские летчики тоже подхватили этот западный стиль одеваться, носить очки и отпускать усы. Это новое поколение будущих асов.
Мифы и предрассудки
Еще со времен Первой мировой войны пилоты были фаворитами прессы и общества. Поэтому их жизнь и тонкости профессии любят обсуждать особенно.
Один из популярных вопросов часто касается адских перегрузок, которые переживают летчики, когда машины носятся на разных высотах и маневрируют. Во время таких маневров можно и сознание потерять.
“Да, можно. Перегрузки как бы увеличивают вес в несколько раз. Если с экипировкой весишь сто килограммов, то с пятикратной перегрузкой уже как бы полтонны. И это еще не самая большая перегрузка. Неподготовленный человек может упасть в обморок”.
В авиации, которую традиционно относили к элитным видам вооруженных сил, осталось место и для давних предрассудков. Дмитрий не отрицает эту негласную сторону жизни: “Всегда перед боевым вылетом жене напишу, или позвоню, что есть работа. Поработаю, прилечу и обязательно напишу, или позвоню. Черной ручкой документацию не заполняем. Число “13” не используют как позывной. Слово “последний” не употребляют, а вместо него “крайний”. Потому что “последний” будет, когда умрешь”.
Правила, по которым учились военные летчики, приходится корректировать на полях битв. Для выживания в условиях этой войны важно уметь летать на гранично малых высотах. То есть когда самолет максимально низко прижимается к земле, чтобы быстро проскочить опасные участки.
“Полет на низкой высоте – рискованный. Есть много препятствий – дома, деревья, рельеф местности. Но это позволяет лучше уклоняться от вражеской ПВО. Молодых пилотов с начала войны учат, как летать низко. На такой высоте скорость 600-800 км/ч воспринимается по-другому”.
И еще когда вспоминают о реактивных истребителях, часто описывают невероятный шум, который сопровождает переход так называемого “звукового барьера”. Однако из самолета это выглядит не так апокалиптически. “Много ходит легенд, что там какой-то сильный “хлопок”. В кабине этого ну никак не слышишь и не замечаешь. Все видно по приборам. Стрелки потрясутся немного, встанут на место – и все. А на земле это чувствуется сильно”.
О собственном страхе и переживаниях своей жены Дмитрий рассуждает так: “Моей жене, видимо, гораздо труднее, чем мне. Когда садишься в самолет, то страх просто уходит. Хочется только выполнить задание и вернуться назад. Чтобы не пришлось кому-то звонить твоим родным и сообщать о гибели”, – говорит Дмитрий.
В завершение разговора мы вспоминаем о пехотинцах, танкистах, артиллеристах, которые ежедневно зарываются в землю, стреляют, тянут тяжелое оружие и боеприпасы, мерзнут на холоде и страдают от жары.
“Я считаю, что они гораздо большее дело делают, чем мы. Потому что у них 24 часа в сутки, семь дней в неделю война, война, война… Когда мы выполняем боевые задания, у нас много шансов погибнуть, и у них тоже. Горжусь, что у меня есть много друзей, которые сейчас на фронте, именно там – в пехоте, в разведке. Мы без них никогда не сможем работать, но и они без нас тоже”.
После тяжелых травм, полученных Дмитрием во время катапультирования, ему пришлось пройти лечение в госпитале. После реабилитации он сможет более определенно рассказать о своем будущем в авиации. Он верит в лучшее.
