На Youtube-канале Русской службы Politique Media вышел документальный фильм “Дом из осколков” датского режиссера Симона Леренга Вильмонта. Он рассказывает о жизни детей в приюте в украинском Лисичанске Луганской области, всего в 20 километрах от линии фронта. Небольшой приют был временным пристанищем, куда попадали дети из неблагополучных семей – их родителям давался определенный срок, чтобы наладить свою жизнь и забрать ребенка домой. Если же этого не происходило, дети переезжали дальше в интернаты. Фильм собрал множество премий по всему миру и вошел в шорт-лист премии “Оскар” в 2023 году.
“Дом из осколков” снимался в 2019-2020 гг.,мировая премьера состоялась в начале 2022-го. Ровно через месяц началось полномасштабное вторжение России в Украину, и Лисичанск был оккупирован. Politique Media поговорила с украинским документалистом Азадом Сафаровым – вторым режиссером и линейным продюсером фильма – о том, как сложились судьбы детей и воспитательниц после начала полномасштабной войны, о доверии детей и создании собственного благотворительного фонда. Интервью шло на английском – после 24 февраля 2022 года Сафаров принял решение не говорить на русском языке.
Politique Media: Что в итоге оказалось сложнее – наладить контакт с институцией или с самими детьми?
Азад Сафаров: Хороший вопрос. На самом деле, и то, и другое было сложно. В Украине с советских времен осталось много типов сиротских учреждений, и получить в них доступ практически невозможно. Изначально мы хотели снимать приют в Торецке и провели четыре или пять месяцев в переговорах с властями Донецкой области, однако нам отказали. Потом мы познакомились с правозащитницей Еленой Розвадовской, она много лет работала в офисе уполномоченного президента по правам ребенка в Украине. Она рассказала, что похожий приют есть в Лисичанске, а у нее есть знакомые в местной администрации, и предложила попробовать договориться с ними. Только благодаря тому, что там лично знали Елену и доверяли ей, нам разрешили съемки.
Снимать людей для документального кино сложно, снимать детей еще сложнее, а снимать детей с таким трудным семейным опытом практически невозможно. Почему? Прежде всего, они потеряли доверие к взрослым, потому что родители много раз обещали забрать их домой, навестить, привезти подарки или сладости и чаще всего врали и не появлялись. Поэтому эти дети больше не верят взрослым, и было очень сложно завоевать их доверие. Вначале они сомневались, что мы действительно снимаем фильм: “Какие же вы режиссеры? Вы выглядите бедными, где ваш роллс-ройс, где большие камеры, где съемочная группа?” Мы объясняли, что мы работаем только вдвоем. Они спрашивали, сколько стоит наша камера.
Постепенно нам удалось объяснить им, что мы хотим рассказать их истории и что, несмотря на то, что нам разрешили взрослые, мы не будем их снимать, если они сами этого не хотят – если кто-то не хочет, достаточно просто поднять руку и сказать “нет”. Но на самом деле я могу вспомнить только один случай, когда девочка после ссоры с другой девочкой была расстроена и попросила ее не снимать. Обычно все дети с интересом участвовали в съемках. Для них это тоже был способ рассказать свои истории, рассказать о себе.
Как мы работали? Каждый приезд мы откладывали камеру и проводили время с детьми: болтали, играли в карты и футбол, пили чай и смотрели мультфильмы. И только потом брали камеру и приступали к съемкам. Это помогло нам познакомиться с детьми, дождаться, чтобы они к нам привыкли и чтобы они забыли о съемке – потому что в первые месяцы они периодически смотрели прямо в камеру, а это плохо.
Постепенно, спустя несколько месяцев после начала работы, они стали рассказывать нам о самых разных вещах, о своих ритуалах, традициях и правилах. Например, когда кто-то уезжает из приюта, он должен подарить каждому своему другу какую-то свою вещь или игрушку на память. Первое время, когда мы спрашивали у них, что они собираются делать, они отвечали: “Да ничего особенного”. Но постепенно они стали рассказывать: сегодня мы собираемся гадать или готовимся ко дню Святого Валентина. И так шаг за шагом мы постепенно завоевали их доверие. Я очень ценю в Симоне, что он всегда крайне терпелив. В отличие от других, он никогда не говорит “нет времени, надо работать”. Он всегда старался отложить камеру и просто провести время с детьми. Даже когда они требовали играть в футбол, я знаю, что Симону тяжело это давалось, но он час бегал вместе с ними.
Я думаю, главным шагом на этом пути к доверию стало, когда они пустили нас в свой так называемый “клуб курильщиков”, свою курилку. Это произошло через шесть или семь месяцев после начала съемок. До этого они всегда убегали и прятали сигареты, как только они нас видели. Но мы знали, что они курят, знали, что у них был перед глазами плохой пример их родителей, и очевидно, что дети все это тоже впитывали. Мы не могли закрыть глаза и проигнорировать эту сторону их жизни, потому что это был бы уже художественный фильм, если бы мы показывали их только как ангелочков с примерным поведением. Мы должны были показывать их реальную жизнь. И вот сначала они разрешили нам войти без камеры, просто поболтать с ними. И затем они разрешили нам снять, как они курят.
Politique Media: Считается, что документалист должен быть незаметным, “мухой на стене“. Было ли трудно вам удержаться и не участвовать в жизни детей – не объяснять им, что курение вредно или не утешать, когда они звонили из приюта своим матерям, а матери не брали трубку?
Азад Сафаров: Это было очень сложно, практически невозможно. Я знаю, что есть правило, что документалисты должны быть объективными, оставаться в стороне, не вмешиваться. Но потом, например, вы приходите в приют и слышите, как Ева разговаривает со своей матерью, и ее мать ведет себя абсолютно неадекватно по отношению к Еве и вместо того, чтобы поддерживать ее, требует помощи от нее, понимаете? Или как другая девочка позвала мать на день рождения, целый день готовила подарочки для мамы – несмотря на то, что это мать должна приносить подарки – и ждала ее до десяти вечера, а мать так и не появилась. И когда ты видишь все это, быстро понимаешь, что невозможно сохранять дистанцию и оставаться “объективным”.
Этот фильм был самым сложным для меня из всех наших проектов с Симоном. Эмоционально было очень тяжело. Симон плакал два раза. Однажды он выключил камеру, потому что у него тряслись руки. Та сцена в итоге не вошла в фильм – это был момент прощания двух мальчиков, они просто обнялись и стояли так молча несколько минут. Они были лучшими друзьями и им предстояла разлука, так как их отправляли в разные интернаты.
Ты все это видишь, слышишь, а потом к тебе приходит ребенок и говорит: “Я не знаю, надо ли мне соглашаться на приемную семью, потому что если я соглашусь, то мои родители подумают, что я предатель”. И это говорит 12-летний мальчик, родители которого алкоголики и наркоманы, они совершенно не интересуются его судьбой, а он переживает о том, как бы их не обидеть. Что я могу ответить в такой ситуации, как я должен себя вести?
Politique Media: И что вы ответили?
Азад Сафаров: Я постарался вспомнить и использовать все рекомендации психолога. Во время съемок мы постоянно были на связи с правозащитницей Еленой Розвадовской и постоянно просили у нее и у психолога советов. Я попытался помочь ему [ребенку] увидеть картину целиком. Я не мог занимать позицию и поэтому старался больше расспрашивать его, что он сам думает и почему. В тот момент я ничего не знал про психологические нюансы работы с детьми, я только учился этому. И я был очень, очень осторожен, чтобы не навредить.
Что касается курения, дети в приюте очень, очень умны и они прекрасные манипуляторы. Они знают, как заставить тебя сделать все, что им хочется. Несколько раз они пытались заставить меня купить им сигареты, но я поставил границу – меня научил этому психолог – и сказал: “Мы друзья, но я никогда не буду покупать вам сигареты или платить за съемки. Вы можете отказаться сниматься в любой момент, мы не будем снимать вас без вашего согласия, но мы не будем вам платить и не будем покупать вам ничего вредного. Если разрешат воспитательницы, в следующий раз мы разве что можем угостить всех сладостями”. Несколько раз они попытались манипулировать мной, говоря, что если мы не купим им сигареты, они откажутся сниматься. Я говорил: “Без проблем, это полностью твое право, мы тогда пойдем снимать других детей”. И они говорили: “Нет-нет, подождите”. Конечно, мы объясняли им, что курить вредно, но мы прекрасно понимали, что не только мы, но и воспитательницы им это говорят, и даже другие дети. Но если они все же курят, а мы не будем это показывать, это будет неправильно, неправдой.
На самом деле, наше вмешательство заключалось в том, что мы решили создать благотворительный фонд “Голоса детей” для психологической помощи детям. Во время съемок мы поняли, что штатные психологи в учреждениях такого типа очень часто не справляются с работой. У них крошечные зарплаты, и я не думаю, что туда идут настоящие профессионалы. В тот момент мы – я, Симон, Елена и Моника, продюсер фильма – поняли, что надо сделать что-то глобальное. Мы не можем просто снять фильм и уехать показывать его на фестивалях.
Мы попросили Елену заняться созданием фонда, и она сказала, что я тоже должен присоединиться. Я думал, что это займет пару месяцев, но я погрузился в это всерьез и очень рад этому. Мы начали с психологической помощи детям из этого приюта. Это получилось примерно спустя год после начала съемок. Психолог приезжал каждую неделю в приют и работал не только с детьми, но и с воспитательницами. Потому что представьте себе – работать 20 лет в таком месте, без какой-либо психологической помощи, супервизий или даже поддержки. Когда мы предложили им помощь психолога, они сначала отмахнулись: “Ой, да чем они нам помогут”. Но после первой встречи они позвонили в слезах сказать, что он просто волшебник и что они стали плакать через десять минут беседы.
Тогда мы поняли, что надо заниматься помощью системно, не только в этом приюте, но и во всех других. Сейчас наш фонд работает почти в 15 областях страны, оффлайн и онлайн. Получается, что работа над фильмом подтолкнула нас к созданию фонда, а потом, после начала полномасштабного вторжения, “Голоса детей” помогли эвакуировать героев фильма на запад Украины и оказать им психологическую помощь.
Politique Media: Меня удивило, что обе воспитательницы, Маргарита Николаевна и Ольга Викторовна, совсем не кажутся в фильме выгоревшими, что поразительно при такой работе.
Азад Сафаров: Они выгорели на самом деле. Они просто мастерски маскируются. Моими любимыми моментами в работе было, когда мы сидели с воспитательницами, пили чай и говорили обо всем на свете. Они рассказывали сотни разных историй, столько детей, столько родителей, они всех их знали.
В фильме есть момент, когда Маргарита Николаевна старается сделать так, чтобы никто не заметил, что она плачет. Можете себе представить – мы двое взрослых мужчин, которые туда только приезжали, и то для нас все два года это было тяжело. А они в этой системе 20 лет, и никто не ценит их работу, у них нет доброго начальника, который бы их хвалил, у них крошечные зарплаты и куча ответственности. Они могли бы давно уволиться, но они искренне привязаны к детям, заботятся о них, принимают все близко к сердцу, помнят имена всех детей, как чья судьба сложилась. Когда мы разговаривали с ними, чувствовалось, насколько они устали. Но их суперспособность заключается в том, что они не показывают это детям, пытаются не перекладывать на детей свою усталость или раздражение.
Хотя однажды, когда мы не снимали, я стал свидетелем, как Маргарита Николаевна буквально орала на одну из матерей, которую ребенок напрасно прождал два дня. “Как вы можете врать своему ребенку, как вы можете обещать и не приезжать, что вы за мать?!” Я был потрясен, что Маргарита может быть такой. Обычно она очень мягкая. Но она действительно переживает за детей. Я не буду утверждать, что все воспитатели в этом приюте или в других приютах такие же, но нам повезло, что именно эти две женщины действительно переживали за детей, и они точно выгорели, и поэтому мы первым делом предложили им помощь.
Когда началось полномасштабное [российское] вторжение, Маргарита Николаевна и Ольга Викторовна неделю провели в оккупации. Мы помогли им выбраться. Это была вторая оккупация в их жизни. В первый раз в 2014-м, тогда Лисичанск тоже был временно оккупирован, и второй в прошлом феврале. Мы помогли им выбраться и найти жилье. Мы до сих пор постоянно с ними на связи.
Politique Media: Что вообще произошло с приютом и детьми после 24 февраля прошлого года?
Азад Сафаров: Сам приют закрыт, так как Лисичанск оккупирован. Мне рассказывали, что один из снарядов при обстреле попал в приют, но не взорвался, только пробил крышу. Детей эвакуировали в день полномасштабного российского вторжения. Этим занимались местные власти, наш фонд в основном помогал. Дети провели два дня в поезде, в том числе под обстрелами, по 10-11 человек в купе. Они приехали во Львов, там мы их встретили и помогли, и позже власти решили перевезти их в Европу – мы не говорим точно, куда именно, из соображений безопасности. Несколько человек позже вернулись в Украину, потому что им надо было поступать в университеты и колледжи.
Ни Маргарита Николаевна, ни Ольга Викторовна сейчас не работают, так как приют закрыт, они как будто на пенсии, сидят дома. Периодически мы приглашаем их на фестивали и показы, просто чтобы дать им возможность почувствовать себя звездами и отвлечь их от трагических обстоятельств – вынужденного перемещения из-за российской агрессии, утраты дома, разлуки с разъехавшимися близкими. Так что мы зовем их отвлечься от грустных мыслей, зовем на фестивали, интервью с журналистами. Для нас они суперзвезды.
Politique Media: Как сложилась судьба детей–героев фильма, прежде всего, Коли? За него, как за юного трудного подростка, было тревожнее всего.
Азад Сафаров: Колю незадолго до вторжения взяли под опеку. Во время премьеры нашего фильма в Северодонецке – к сожалению, сейчас этот город оккупирован Россией – на показ пришел чиновник местной администрации, увидел Колю и решил начать официальный процесс усыновления. Это была сумасшедшая новость, мы были абсолютно счастливы. Никто не ожидал, что кто-то захочет усыновить Колю в силу его темперамента, возраста, поведения. Но он очень изменился с тех пор. Сейчас он живет в Киеве и периодически заходит к нам в фонд. Сначала он несколько часов помогает как волонтер, и потом мы все вместе играем в Playstation.
Они с приемным отцом приезжали к нам в фонд, и его отец сказал, что он хочет произнести речь. Он начал плакать и сказал: “Благодаря вашему фильму у меня появился второй сын”. И именно это мне кажется нашим главным достижением, а не фестивали и награды. Мы с Симоном мечтали, чтобы все дети обрели семьи, мы не хотели, чтобы их отправили дальше по интернатам. Это самое ужасное для ребенка – отправиться в интернат. У каждого ребенка должна быть семья, у каждого ребенка должен быть дом, где его любят и о нем заботятся. А вместо этого существуют огромные учреждения, где живут сотни детей и где не может быть нормального детства.
Politique Media: У Коли по-прежнему все хорошо?
Азад Сафаров: Да, единственная проблема – что он разлучен со своими младшими братьями и сестрами. Их усыновила другая семья и, к сожалению, они не видятся. Сейчас мы пытаемся уговорить этих людей разрешить Коле встречаться с братьями и сестрами. Он их обожает и всегда очень о них заботился, это хорошо видно в фильме. Они живут в западной Украине, там большая приемная семья, около десяти детей.
К сожалению, иногда опекуны, после того как ребенок попал в семью, не разрешают ему видеться с биологическими родителями или родственниками, потому что считают, что так ему будет лучше. Но конкретно в этом случае я думаю, что им стоит разрешить видеться. Вообще, по закону в Украине нельзя разделять братьев и сестер, но именно в этом случае соцслужбы пошли на это в качестве компромисса, чтобы хотя бы у четырех младших детей появилась семья. Лучше так, чем если бы они все впятером с Колей жили бы в интернате.
Politique Media: Где сейчас Ева и ее бабушка, что произошло с ними?
Азад Сафаров: К сожалению, бабушка Евы умерла от коронавируса. Мы очень боялись, что Ева снова попадет в приют, но к счастью, ее дядя взял под опеку ее и ее двух братьев.
Месяц назад мы позвали Еву, Колю и Влада и устроили показ в кинотеатре в Киеве специально для них. Почему так? Когда мы работали над фильмом, мы объяснили детям, что фильм очень сложный и мы не сможем показать им полную “взрослую” версию, но мы пообещали показать результат сначала им, и если они разрешат, то тогда мы уже будем показывать всему миру. На премьере в Северодонецке в 2021 году мы убрали все тяжелые сцены и оставили только сцены, где они прыгают, играют, смеются. Но после этого они не давали мне покоя с вопросами, когда они смогут посмотреть полную версию. Мы говорили: “Нет-нет-нет, подождите до 18 лет или пока психологи скажут, что вы готовы это увидеть”.
И про Колю, Влада и Еву наша психолог сказала, что им уже можно показать. Мы пригласили их троих в Киев и все вместе с психологом посмотрели фильм. Я сидел чуть в стороне и следил за их реакцией. Я заранее предупредил, что если им не понравится, я готов остановить по первому слову. Но в итоге неожиданно больше всех плакала сама психолог! Она из Лисичанска, и когда она увидела родной город, ей было тяжело на него смотреть. Ева немного плакала, когда увидела свою бабушку, но пыталась делать это незаметно для нас. В конце я спросил, хотели бы они что-то поменять или убрать, но они сказали, что нет, им все понравилось. Правда, вечером Коля перезвонил и сказал, что ему стыдно, что он там ругается матом. Я успокоил его, что это нормально, и я тоже ругаюсь в эмоциональные моменты, это бывает.
Ева очень выросла, она стала высокой, она все такая же умная и сообразительная, равно как и Коля с Владом. Это была первая встреча с Евой за долгое время, она пропадала с наших радаров. Знаете, дети, которые уезжают из приюта в семьи, стараются оборвать все связи с друзьями и воспитательницами, потому что те напоминают им о тяжелом периоде в жизни. Ева только полгода назад добавила меня на фейсбуке и стала иногда писать мне сообщения, что у нее все хорошо. Постепенно мы стали общаться чуть больше, я написал, что если ей в какой-то момент понадобится помощь психолога или какая-то другая, мы будем рады помочь. И когда я ее увидел впервые за долгое время, я был очень рад, что у нее все в порядке, что она в Западной Украине со своими братьями и дядей.
Politique Media: Где сейчас Саша, усыновила ли ее женщина, которая хотела это сделать?
Азад Сафаров: Саша сейчас за границей. К сожалению, женщина, которая приходила к ней знакомиться в фильме, передумала и не стала ее усыновлять. Мы очень хотели, чтобы Саша нашла семью, Симон все время меня спрашивал, есть ли новости. Конечно, она расстроилась, когда та женщина передумала, и мне рассказывали, что в конце концов Саша решила больше не пытаться ни с кем знакомиться, это оказался слишком тяжелый опыт.
Politique Media: Вы два года провели в детском приюте, наблюдая за трагедиями детей. Не было ли у вас самого искушения взять ребенка под опеку?
Азад Сафаров: У всех, кто работает в приютах, бывает искушение забрать ребенка домой. Воспитательницы, бывает, усыновляют детей. Что касается меня, у меня безумная жизнь, почти все время я либо снимаю на фронте, либо работаю в фонде, и я прекрасно отдаю себе отчет, что я не могу брать сейчас такую ответственность.
С самого начала Елена Розвадовская сказала нам очень важную вещь: когда вы приедете в приют, пожалуйста, сразу объясните детям, что вы не планируете их усыновлять. Потому что всех приходящих в учреждение дети воспринимают как потенциальных приемных родителей. Они стараются вести себя хорошо, стараются понравиться, чтобы обрести семью. Елена сказала, что мы должны первым делом объяснить, что мы режиссеры, что у нас есть семьи и мы не сможем их усыновить. Это было очень важно. Мне это сначала показалось странным, я боялся их обидеть, но когда я им это все сказал, они абсолютно нормально это приняли. Я не понимал, что иногда надо просто прямо сказать правду и не пытаться ее смягчить.
Politique Media: Приют находился в 20 километрах от фронта, и я была удивлена, что при этом война в фильме невидима – разве что одна из воспитательниц упоминает, что из-за войны неблагополучных семей стало больше. Можете ли вы рассказать об этом подробнее?
Азад Сафаров: Да, нас часто спрашивают: “А почему там нет ничего про войну? Почему нет обстрелов?” Я очень ценю в подходе Симона то, как он видит войну и ее влияние на людей. Обычно когда мы говорим о войне и ее последствиях, мы думаем об убитых и раненых, о разрушенных домах. Но есть и эффекты, которые не видны с первого взгляда – например, влияние на экономику всего региона. С 2014-го множество заводов и предприятий в Донецкой и Луганской областях закрылись, и это повлияло на взрослых, живущих в регионе. Многие из них потеряли работу и многие оказались неспособны бороться – искать новую работу, стараться ради семьи и детей. Некоторые просто сдались, начали пить или употреблять наркотики и забыли о своих родительских обязанностях. И именно поэтому мы решили снять этот фильм.
Иногда нас спрашивают, нужно ли было снимать такой фильм и показывать Украину в плохом свете во время войны. Но я не думаю, что мы показываем Украину в плохом свете. И я не считаю, что есть хорошее или плохое время для той или иной темы. Мы не показываем детей в фильме несчастными или нуждающимися. Мы показываем их как сильных личностей, которые борются за свое детство, за свое счастье, за своих друзей, за свои семьи и их благополучие.
Эти дети застряли в двух войнах: внешней – войне России с Украиной, и внутренней – у них дома, где родители пьют, употребляют наркотики, дерутся или издеваются друг над другом или самими детьми. И даже застряв внутри этих двух войн сразу, дети очень стараются выжить. У них нет никого, кто бы поддерживал их, за исключением двух воспитательниц. Не бывает неудачного времени, чтобы говорить об этом. Детство нельзя поставить на паузу. И нужно показывать прямо сейчас, что этим детям нужна помощь и Украины, и мира.
Наш фильм – это не просто фестивальное кино или развлечение, это правозащитный инструмент, чтобы привлечь внимание и подчеркнуть две важные мысли. Во-первых, для мира мы хотим показать проблемы, с которыми сталкиваются дети из-за войны России в Украине, чтобы они [взрослые] могли помочь детям и гуманитарной помощью, и психологически выжить на этой войне. И во-вторых, это внутренний запрос к Украине, государству, обществу – закрыть все детские учреждения, эти пережитки советского времени, где дети не чувствуют себя детьми.
Мало того, социальные работники попросили у нас разрешение показывать фильм молодым сотрудникам, чтобы иллюстрировать, с чем сталкиваются дети и как тяжело им жить в таких условиях. Лучший психолог Украины сказал нам, что наш фильм надо показывать потенциальным приемным родителям, чтобы объяснить, что эти дети – не игрушки. Если честно, иногда усыновители приходят за детьми, потому что им просто хочется ребенка или они очарованы его красотой, но они забывают, что у детей есть травма, проблемы, история. И надо быть внимательным к ним, любить, заботиться, обнимать. И фильм выступает как учебный материал. Но в целом, отвечая на ваш вопрос, я бы сказал, что это лучший фильм о войне, в котором нет войны.
Когда мы снимали, в 2019 году, уже шла война – для нас она началась в 2014 году, когда Россия вторглась в Крым и восточную Украину. Но это еще не было полномасштабным вторжением. И, на самом деле, хорошо, что у нас было это время на съемки, потому что мы смогли запечатлеть этот период в жизни города. Мы влюбились в Лисичанск, влюбились в Северодонецк, где мы жили. Это промышленные города, но они были живыми, обаятельными, а Россия полностью их разрушила.
Я надеюсь, что множество документалистов приедут в Украину, чтобы снимать во время войны и после нашей победы все новые и новые фильмы о российских военных преступлениях и смелых людях, которые творили историю – выживали и помогали детям спасаться. Я знаю, что Симон собирается снимать еще один фильм в Украине. Я вряд ли смогу сейчас присоединиться, потому что я в основном занят развитием фонда, чтобы как можно больше детей и семей смогли получить психологическую помощь. Мы понимаем, что надо помогать не только детям, но и мамам, и родителям в целом, чтобы дети могли на них опереться. Если мать в одиночестве прячется с ребенком в подвале от обстрелов, пока ее муж на фронте защищает страну, как она может дать поддержку ребенку, если она сама без помощи и в ужасе? Поэтому мы очень стараемся оказать помощь и поддержку, и, вероятно, пока идет война, я не смогу заниматься кино, но я надеюсь, что фильмов о детях и Украине будет все больше.
Politique Media: Вы летали на церемонию “Оскара“ в марте этого года и позвали с собой воспитательниц, а не детей–главных героев. Почему вы решили именно так?
Азад Сафаров: Это решили не мы, это решил психолог, она объяснила нам, что везти детей в Голливуд – это плохая идея. Опять же, вплоть до сегодняшнего момента мы старались оберегать детей от внимания СМИ и лишней публичности. Они выросли в трудных семьях, они травмированы, их жизнь была очень тяжелой, и мы не хотели, чтобы люди показывали на них пальцем и задавали тяжелые вопросы. Изначально мы хотели позвать двоих или троих главных героев фильма в Голливуд, но мы подробно обсудили это с психологом, и она объяснила, что сейчас еще не время и это может быть психологически тяжело для них. В частности, может психологически тяжело даться возвращение к обычной жизни или же поражение, если наш фильм не победит в конкурсе.
Наш фильм о таких сложных вещах, что нельзя предпринимать никаких действий без разрешения психолога, надо прислушиваться к советам. Когда мы снимали, мы очень внимательно продумывали все наши шаги, чтобы не разбередить травмы. И даже теперь, когда фильм закончен, дети могут прочитать или посмотреть наши интервью, и нам всегда надо об этом помнить. Например, неважно, кто их родители и как они себя вели, даже если самим родителям на детей наплевать, дети всегда будут их любить и всегда будут стараться их защищать. Поэтому никогда нельзя критиковать их родителей. Никогда.
Politique Media: Как восприняли поездку в Голливуд воспитательницы?
Азад Сафаров: Как сказку. Они никогда не предполагали ничего подобного. Когда мы только начинали съемки в приюте, я несколько раз говорил им, что они станут суперзвездами и поедут в Голливуд. И они всегда отмахивались: “Ой, да ладно тебе, Азад, мы и так рады просто пообщаться с вами, поговорить, выпить чаю”. Наш приезд в приют были для них чем-то новым. И мы с большим уважением и теплотой относились к их работе, всегда говорили, насколько важное дело они делают, и этого было достаточно, им этого обычно никто никогда не говорит.
Мы решили устроить им сюрприз, собрали их в зуме и объявили: “Маргарита Николаевна, Ольга Викторовна, у нас для вас плохие новости: в марте вам придется уехать из Украины (пауза). Вы едете в Голливуд!” Они были в полном шоке и даже не сразу нам поверили. Они поверили в происходящее, только когда мы все вместе поехали к портнихе, чтобы им сшили вечерние платья.
В Голливуде они везде говорили: “О, это мне напоминает Украину, о, это прямо как в Украине”. Им очень понравились Америка и американцы. Люди подходили к ним на показах сфотографироваться, журналисты задавали вопросы. И им было очень ценно, что они сами и их работа интересны людям.
В последние дни мы вместе поехали на океан, они впервые увидели океан, и они были абсолютно счастливы. На самом деле, в какой-то момент они даже сомневались, можно ли им быть настолько счастливыми. Они говорили: “Ведь идет война, может быть, нам не нужно тут гулять, надо пойти в отель”. Мы объясняли, что они имеют право хотя бы немного отдохнуть и порадоваться. К сожалению, война будет идти еще долго, нам всем нужно брать откуда-то силы и нам всем нужна передышка, чтобы продолжать бороться. И мы убеждали их, что это нормально, что они сейчас тут, нормально гулять, нормально даже пойти на вечеринку, потому что после всего пережитого они точно это заслуживают.
В связи с лицензионными ограничениями фильм доступен для просмотра в следующих странах: Россия, Армения, Азербайджан, Беларусь, Грузия, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан
